Кельты
Кельтская культура великой не стала, хотя имела к тому некоторый потенциал, потому что проиграла в столкновении с античной культурой. Скорее всего её можно считать национальной, и речь может идти об одном этносе — кельтах. Но всё-таки этот народ расселился ещё до эпохи Великих географических открытий, как, пожалуй, ни один другой.
Кельтскими полагают гальштатскую и латенскую археологические культуры, которые названы так по местам очень крупных археологических находок. Причём Гальштат — счастливая случайность, ибо тут находятся колоссальные соляные копи, разрабатывавшиеся ещё с эпохи бронзы, а в старых соляных галереях всё прекрасно сохраняется. И Гальштат, и Латена расположены в Центральной Европе, в верхнем течении Дуная (Гальштат — в Австрии, примерно в 50 км от Зальцбурга, а Латена — в Швейцарии). Кельтский этнос сложился в этих местах.
Кельты — первые известные нам автохтоны Европы, т. е. первый народ, который начинает свою историю в Западной Европе. Но это не проясняет ситуации с возрастом кельтского этноса и прохождения им фаз этногенеза. Схема этногенеза кельтов не ясна. Дело в том, что гальштатская культура датируется XII–VI вв. до н. э., а в V в. до н. э. начинают встречаться памятники культуры латенской. Археологическая культура — это всего лишь круг сходных памятников. В истории вообще известны культурные подъёмы, которые приводили к изменению характера искусства той или иной культуры. Поэтому нельзя исключить, что гальштатская и латенская археологические культуры принадлежат одному и тому же этносу. Однако тогда кельты должны были бы закончить свою историю и обскурировать по крайней мере в начале новой эры. К этому моменту кельтский мир, действительно, был практически полностью подчинен римлянам. Казалось бы, противоречия нет.
Однако кельты участвуют в Великом переселении народов, причём довольно энергично. Отдельные кельтские группы на общем германском фоне Западной Европы эпохи Великого переселения народов проявляют завидную энергию и даже способность к крупным миграциям. Так, в условиях начавшихся германских вторжений в Британию — кельтскую и романскую — наиболее воинственная группа бриттов совершает обратное движение, переселяется на континент и захватывает бывшую римскую провинцию Арморик, которая начинает с этого момента называться Новой Британией (ныне — полуостров Бретань на северо-западе Франции). Происходит это в V в. н. э. Очевидно, что этнос не может занимать новые земли, новый полуостров в состоянии гомеостаза. В крайнем случае он способен на это в начале фазы обскурации. Но если в V в. н. э. кельты вступают в фазу обскурации, то получается, что они, как этнос, к этому моменту существуют уже 17 веков — многовато для жизни одного этноса!
Если же предположить, что это два этноса — скажем, протокельты и кельты, — сменяющие друг друга и преемствующие друг другу (подобно тому, как русские в нашей стране сменили славян, бывших в I тысячелетии н. э. ещё единым народом), то их рождение приходится где-то на начало латенского периода. Тогда они должны были быть моложе и энергичнее римлян и не могли находиться в подчинении Рима. Они и были энергичнее римлян, только это было много раньше — в начале IV в. до Р. Х., когда галлы доминируют в Италии, всю её победоносно проходят и чуть было не захватывают Рим. Всем известно, что гуси Рим спасли. Так гуси Рим спасли именно от галлов! (Галлами римляне называли кельтов.) Поэтому скорее всего мы, действительно, имеем дело с двумя народами. И второй из них — те кельты, о которых мы располагаем значительными сведениями, не только археологическими, — начинает свой этнический подъём где-то в Позднем Гальштате — в VII, а может, и в VIII в. до н. э. Тогда они — ровесники эллинов и римлян, причём не очень удачные ровесники, ибо бо́льшая их часть в фазе этнического надлома оказалась в подчинении Рима.
Однако есть также научная гипотеза, позволяющая отнести к кельтскому материалу всю культуру Полей погребальных урн, начало которой датируется примерно XX в. до н. э. Мне данная гипотеза кажется невероятной по следующей причине. Кельты — народ арийский. Великое арийское переселение также началось примерно с XX в. до н. э. Но Европа в то время была сплошь лесистой, и на то, чтобы достичь Центральной Европы, двинувшись из региона Южного Урала, потребовалось бы куда больше времени!
Такие загадки связаны с кельтами. Написано о них много, но, увы, в основном, не ими, а греками и римлянами. Существует даже определённый внешний облик эталонного кельта. Античным народам галл представлялся рослым человеком, рыжеватым блондином с молочно-белой кожей, безгранично гостеприимным, широким, радушным, но вспыльчивым и необычайно свирепым в бою, демонстративно презирающем смерть (известно, что кельты зачастую вступали в сражение обнажёнными до пояса).
Кельты очень любили пышность. Все они — и мужчины, и женщины — носили золотые украшения (классическое кельтское украшение — большая золотая шейная гривна) и предпочитали одежду ярких цветов, часто с причудливыми многоцветными орнаментами, причём не геометрическими, а со свободно начерченными спиралями, которыми они расписывали штаны, плащи. Кстати, слово «брюки» кельтского корня, оно прошло через французский язык, но имеет кельтское происхождение. Крупные щиты кельтов были покрыты сложным орнаментом, часто тоже со спиралями, и этот узор наверняка имел какое-то магическое значение. Кроме того, их яркая раскраска устрашала противника, да и вообще всё войско внешне выглядело достаточно пестро.
Воины они были превосходные, хорошо владели длинным мечом. Испанские кельты (правда, уже позже — во времена Пунических войн) метали цельнокованое короткое копьё, на что требовалась недюжинная сила и тренированность. Копьём пользовались и как метательным оружием, и фехтовали им в рукопашном бою. Не брезговали они и секирой, а вот стрелками были посредственными. Однако считалось, что вспыльчивые галлы хороши только в первом неистовом натиске, но упорного затяжного боя не выдерживают. Когда галльские наёмники сражались в карфагенской армии великого Ганнибала, тот их использовал в первой линии, полагаясь во второй на испытанных ливийцев.
Кельты были чрезвычайно свободолюбивы, в силу чего в рабы не годились. И римляне, прекрасно понимая это, рабов-галлов не держали, за единственным исключением: из галлов получались гладиаторы. Кельтских гладиаторов на римских аренах было много.
Надо сказать, все заметные греческие и римские историки так или иначе упоминают кельтов. Дошедшие до нас тексты говорят о том, что из всех некочевых арийских народов кельты наиболее склонны к миграциям. Геродот, который немного писал о них, а также римский историк Плиний приводят очень сходные легенды, касающиеся отдельных кельтских племён. Они описывают, например, племя, в обычае которого было каждый год юношам и девушкам, достигшим совершеннолетия, покидать своё поселение и отправляться на поиски нового отечества (они отправлялись основывать новый посёлок). Вероятно, всё же это происходило не каждый год, иначе исходное поселение обезлюдело бы, но на определённый обычай эта легенда явно указывает.
Кельты (если принять гипотезу, что они — ровесники известнейших античных народов) ещё в фазе подъёма стремятся заполнить обширный вмещающий ландшафт. Уже в VI в. до н. э. они достигают Британии, чьё докельтское население, несомненно, существовало, только мы не знаем, кто они. Возможно, в это же время или чуть позже они достигают и Ирландии, которая вскоре оказывается чисто кельтским анклавом и останется таковым надолго. Однако своим продвижением на запад кельты не удовлетворились.
Достигнув Атлантики, дальше на запад они двигаться не могли, но могли двинуться в противоположном направлении. И в начале IV в. до н. э. они становятся потрясателями Италии, а к концу IV обрушиваются на Балканы, где ими, в частности, был разграблен священный Дельфийский округ. Свои неприятные минуты в столкновениях с галлами довелось пережить Филиппу Македонскому, а также и его сыну — великому Александру. Есть легендарный вопрос Филиппа, заданный галльским старейшинам. Он спросил, кого они почитают и чего боятся. Ответ, согласно легенде, был чисто по-галльски гордым: «Почитаем мы небо, не боимся ничего, а тебя, царь, уважаем, и поэтому с радостью будем драться с тобой».
Далее кельты проникают в Восточную Европу (латенская культура сохранила множество памятников в Польше) и достигают территории будущей Русской земли. Кельты точно жили в Белоруссии, а крайний юго-запад — Червонная Русь — и поныне сохранил о них топонимическую память в названиях Галич и Галиция (т. е. страна галлов). Таким образом, кельты были одним из предков славян, в их этногенезе они участвовали. «Кельтичность» поляков отмечалась (хотя и не поляками, а немецкими учёными) ещё в прошлом веке, что очень похоже на истину. Подобно кельтам, поляки — храбрые и гордые люди, создатели утончённой культуры. Среди прочих народов и, в особенности, среди всех славян они отличаются рыцарственным отношением к женщине и культивируют это отношение. Кроме того, у них, подобно кельтам, полностью отсутствует инстинкт государственного созидания («Польша стоит беспорядком» — польская поговорка). Тем, что польская государственность вообще существует, поляки обязаны России и лично императору Александру I. Иначе Польши бы не было (она давно бы уже была расчленена и поделена между соседями).
Наконец, через Балканы кельты попадают в Малую Азию и даже основывают в Анатолии небольшое Галатское царство. Галаты — ещё одно из этнических имён этого народа, ещё один этноним. Послание ап. Павла к Галатам адресовано именно христианской общине малоазийских галлов.
Кельты (особенно латенского периода) — мастера великолепного и своеобразного искусства. Художественно они необычайно одарённый народ. Их искусство, по преимуществу, абстрактное. Оно принципиально не классическое, оно принципиально видит динамику и асимметрию. В основном, мы имеем дело с украшениями и керамикой. По понятным причинам кельтских тканей, среди которых были и великолепные шерстяные ткани с многоцветной окраской, не сохранилось, а металл сохраняется лучше. Кельтским искусством неоднократно увлекались, в т. ч. и в XIX в. К сожалению, мы его очень плохо себе представляем.
Мы также довольно плохо представляем себе религиозную систему кельтов и ещё хуже — их культ. Вообще кельты почитали небо, из чего нетрудно сделать вывод, что они почитали стихии, причём какой-то элемент астрального культа, т. е. почитание светил, у них явно был. Однако большинство кельтских священных мест — это рощи. У кельтов было совершенно особое отношение к деревьям. Даже кельтский календарь полностью связан с разными видами растений, и в отношении растений кельтская магия, судя по всему, очень многое могла. Из мифологии кельтов видно, что они с растительным миром были в близких отношениях, чуть ли не общались с деревьями, что представимо для магий относительной древности, но всё же будем считать это ненаучной гипотезой.
В отличие от народов античного мира, у которых преобладает выборное некастовое жречество, галлы имели совершенно замкнутую жреческую касту друидов. У друидов репутация скверная — им приписывают человеческие жертвоприношения. Однако священнодействия друидов недруиды не видели, поэтому не исключено, что это — напраслина, возводимая античными историками. Кровавый культ плохо согласуется и с характером галлов, которые представляются очень светлым народом, и с характером их искусства, в котором нет ничего мрачного. Можно с осторожностью предположить, что скорее всего друиды не совершали человеческих жертвоприношений, но весьма вероятно, мгновенно карали смертью тех, кто проник в их святилища, откуда и пошла их дурная репутация. Кстати, доступ в друидское сословие был открыт для всех. Оно было замкнуто в своей жизни и в своих священнодействиях, но отнюдь не замкнуто подобно индийской варне. Мы мало знаем о друидах ещё и потому, что их авторитет был весьма велик, и римляне друидов убивали (во всяком случае так поступал Юлий Цезарь — завоеватель Галлии). В итоге, друидический культ в римские времена стал ещё более скрытным и замкнутым. А за пределами римского мира — в Ирландии и на севере Британии — друиды благополучно сохранялись, но оттуда-то как раз до нас не дошли источники.
У кельтов было ещё одно сословие — сословие певцов. Певцы обладали исключительным социальным положением, хотя сословие это было открытым, ибо иначе оно не могло себя пополнять. В Ирландии их называли «филиды», в Шотландии и на севере Британии — «барды». Собственно, певцы-сказители были у многих народов, но певцы как сословие — это редкость. Они не были противниками друидов, но конкурентами, безусловно, ибо обладали авторитетом, сопоставимым с друидическим. Достаточно сказать, что филид был настолько неприкосновенным лицом в этом мире, что при всей свирепости и воинственности кельтов филиду было достаточно встать между сражающимися, и те опускали оружие (об этом прямо упоминают источники). Так филиды и пресекали внутренние стычки. Однако все попытки разыскать образцы неповреждённого творчества филидов не увенчались успехом, а искали их долго — весь XIX в. На этом пути рождались знаменитые подделки, одна из которых широко известна: поэмы великого барда Оссиана оказались сочинениями Дж. Макферсона — человека, который якобы их нашел. Кстати, это великолепное произведение искусства (Макферсон был талантлив), но, увы, это не Оссиан.
У галлов, где бы они ни жили — от Малой Азии до Ирландии, — не было как таковых полноценных городов. Определённую роль здесь играло, видимо, их стремление к близости с лесами, с растительным миром, а вовсе не цивилизационная отсталость. Цивилизация кельтов была, конечно, примитивнее античной, но всё же античной. В частности, с металлом они обращались куда лучше, чем греки и римляне. Они были не только превосходные кузнецы, но и литейщики экстракласса, возможно, самые интересные литейщики Древности. Существует знаменитый гальштатский памятник: огромный золотой кратер. Кратер — форма сосуда греческая, и кельты её заимствовали. Но греки, во-первых, никогда не делали металлические кратеры, а во-вторых, они и не смогли бы этого сделать. Они не смогли бы отлить сказочный сюжетный рельеф, хотя были превосходными живописцами и расписывали свою керамику. Но то — керамику, а металл не распишешь! А галлы такие вещи делали. Таким образом, скорее всего речь идёт не о неспособности кельтов к созданию городов в полном смысле этого слова, а о нежелании их создавать. В переносном смысле городов у кельтов было сколько угодно — галльские селения были укреплены, но всё же это укрепления селища, а не города. Это всё-таки мир, где совершенно не было даже античного отделения ремесла от сельского хозяйства. Литейщики и кузнецы жили там же, где и кельтские крестьяне.
Следует упомянуть об определенной близости, отчасти генетической, кельтов и славян. Хотя языческие культы и верования и славян, и кельтов известны плохо, некие родственные черты у них всё же прослеживаются. Например, священное дерево у славян — дуб, как и у кельтов, а у германцев, которые славянам не чужие и долго жили рядом, — ясень. И настоящее дерево, которое могло бы символизировать Россию, — конечно, дуб, а ни в коем случае не сентиментальная береза. Может быть, самый яркий символ Великобритании — знаменитый королевский дуб унаследован тоже от бриттов.
Первоклассные воины, кельты владели всеми видами боя, существовавшими в их времена. Превосходные пехотинцы и великолепные колесничные бойцы, сравнительно долго сохранявшие колесницу, они достаточно рано стали и всадниками. Из кельтских племен наиболее прославились как кавалеристы кельтиберы. Точно неизвестно, кто они такие — просто ли кельты, жившие в Иберии (Испания), или некий родственный кельтам этнос, сложившийся в результате раннего прихода в Иберию каких-то протокельтов и смешения их с местным населением — древними иберами, от которых предположительно происходят баски. Во всяком случае знаменитая испанская конница была именно кельтиберской.
Как и полагается арийскому народу, кельты до конца своей независимости повсеместно сохраняли народные собрания, т. е. некий демократический элемент (весьма возможно, военную демократию). Царская власть у них была тоже повсеместно — и в Галлии, и в Галатии, и в Британии, но преобладал очень мощный аристократический элемент (в этом они похожи на ахейцев). В континентальном галльском мире были необычайно развиты дружины и дружинные отношения. Дружины являлись аристократическими сообществами. Теснота взаимоотношений и верность дружинников вождю у галлов доходила порой до абсурда. Так, источники сообщают, что все дружинники одного из галльских племен, постоянно проводившие время со своим королём, после его смерти кончали жизнь самоубийством. Это очень напоминает групповое харакири самураев, потерявших князя, а среди народов белой расы до такой степени дружинные отношения более не доходили нигде. Впрочем такое поведение галльского племени — исключение из правил. Будь подобный обычай распространен по всему кельтскому миру, они бы обескровили себя моментально.
Государственный инстинкт у кельтов был снижен предельно, и настоящей государственности они не создали. Мир без городов — это протогосударство. Не случайно в Поздней Британии (IV–V вв. н. э.), когда оттуда уже ушли римляне, в источниках отмечается объединитель южной половины острова с титулом «верховного короля», что указывает на существование многих других королей. По меркам эпохи феодализма обычный галльский король или царь (в латинском тексте и тот, и другой будут названы одинаково: «rex») — это скромный барон, не более того. Но каждый из них был сам себе голова, и именно по этой причине кельты оказались завоёванными римлянами. Кельты воевали не хуже римлян. У них были доблестные вожди, а Верцингеторикс противостоял длительное время Цезарю на равных и был полководцем, с Цезарем сопоставимым. Но римляне были дисциплинированы, а галльские вожди разбегались с поля боя и уводили свои дружины, причём не со страху, а просто потому, что им надоедало. И ничего с ними не мог поделать Верцингеторикс.
При всём при том, что великая кельтская культура не сложилась, при всём при том, что кельтский мир был почти полностью завоёван античными (в основном, римлянами), мы очень многим обязаны кельтам.
На крайнем западе Европы находилась Ирландия. Её римляне не достигли, она оставалась кельтской и довольно рано (уже в IV в. н. э.) стала христианской. Просветитель Ирландии всем известен: это страна св. Патрика. Но интересно, что принять христианство было решено грандиозным собранием ирландской знати. При этом оговаривалось, что христианство принимается добровольно, и гонений отказавшийся креститься не претерпит. Между прочим, большинство в Ирландии христианство приняло. А главным словом в пользу христианства было слово сословия поэтов. Филиды сыграли решающую роль в этом выборе, тем самым окончательно победив друидов.
Древняя Ирландия очень быстро и надолго стала островком христианской культуры и своеобразной христианской цивилизации. Она не подверглась варваризации (её не захватили примитивные варвары — германцы). Правда, Ирландия была периферией античного мира. Ирландия, как и другие кельтские земли, была настолько негородской, что церковное устройство оказалось для неё большой проблемой. Дело в том, что христианство складывалось в полисном мире и многие его черты канонизировало. В частности, епископ всегда пребывает городе. Но в Ирландии городов не было, и епископские кафедры приходилось размещать в монастырях, ставших, таким образом, основными центрами этой утончённой культуры.
Когда Европа погрузилась в Тёмные века (что произошло в VIII в. н. э.), Ирландия осталась центром тонкой культуры, кстати, очень многое вобравшей из Византии. На крайнем западе Европы культура была похожа на европейский восток. Более того, в Тёмные века одними из немногих осколков античного христианства в континентальной Европе были монастыри, основанные ирландцами. Их было мало, всего несколько точек, но, тем не менее, они были и во Франкских землях, и в Италии. Когда началось т. н. Каролингское возрождение (эпоха Карла Великого и первых его преемников, конец VIII — начало IX вв. н. э.), всё возрожденное было ввезено частью из Византии, частью из Ирландии, ибо в континентальной Европе своего уже ничего не осталось, там царила дикость.
Кроме того, уже к концу VI в. н. э. в Европе появились ирландские миссионеры. Они потратили на христианизацию севера Европы (главным образом, скандинавского мира) очень много усилий, но скандинавы стали христианами. Весьма возможно, что ирландские миссионеры проникали также на Русь. Такой путь миссионерства в VII–VIII вв. н. э. не исключён. Отметим, что христианство на Руси возникло не в X в. н. э., а ранее.
Итак, это уже немало — быть чуть ли не единственными хранителями древней культуры и христианским анклавом в период дикости. Но кельтам принадлежит ещё одна заслуга: несомненно, кельтского происхождения рыцарство.
Конечно, если воспринимать понятие «рыцарь», как «феодал», то кельты тут ни при чем, ибо феодальный мир складывался в эпоху т. н. феодальной революции в X в. н. э. Если считать, что «рыцарь» — это «тяжеловооружённый всадник, склонный преимущественно к сражению в виде цепи единоборств», то происхождение этого понятия надо искать в иранском мире, так как парфяне и сарматы были первыми всадниками-катафрактриями, т. е. тяжеловооружёнными кавалеристами. Но если понимать под «рыцарством» рыцарский образ жизни, рыцарский этос (т. е. поведенческий комплекс), то оно кельтское абсолютно. Покуда существовало рыцарство, каждый мальчик благородного происхождения воспитывался прежде всего на сказаниях Артуровского цикла. Основополагающая рыцарская литература — это «Король Артур и рыцари Круглого стола» сэра Томаса Мэлори, который записал эти сказания в середине XV в. н. э. Напомню, что король Артур — хотя и почти неизвестное, но реальное историческое лицо, верховный правитель Британии в V–VI вв. н. э.
Таков был этот народ, один из самых загадочных народов Древности.
Закат Античности
Не было недостатка в оплакивании Рима философами, историками, беллетристами. И все сходились на том, что римлян погубила утрата римских добродетелей, римлян погубила распущенность. На самом деле распущенность — следствие, а процесс этот этнический. Лучше всего закат виден, когда обращаешь внимание на изменения в римской армии.
Эволюция римской армии. Армия стала большой. В эпоху Гражданских войн появились наёмники, в т. ч. из римских граждан. В результате военных реформ Гая Мария в легионы начали брать пролетариев (неимущих), чего раньше не было, но качество войска от этого нисколько не ухудшилось, и римляне оставались солдатами непревзойдёнными. А далее ситуация меняется довольно заметно.
Уже Август впервые размещает войско в Риме. Это — преторианская гвардия. Иными словами, появляется то, что всегда является угрозой гражданскому обществу, — внутренние войска. В свободных странах у свободных людей внутренних войск не бывает. Внутренние войска всегда содержат в себе угрозу полицейского режима. Римляне допустили ошибку — они подобное войско создали.
Следующий этап — изменение поведения солдат в отношении своих полководцев. Солдаты Цезаря уже были, пожалуй, более верны своему вождю, чем римской государственности, чем римскому Сенату. Но теперь солдаты стали не просто выдвигать своих полководцев в императоры, они их заставляли провозглашать себя императорами. После убийства Нерона, который уже всем надоел своими сумасбродствами, вдруг появляются один за другим, но практически одновременно, четыре претендента на пост императора. Более того, они, сменяя друг друга, даже ухитряются править, хотя и короткое время. Это императоры Гальба, Отон, Вителлий и Веспасиан. Последний, впрочем, будет править успешно до самой своей смерти и явится основателем хотя и небольшой, но династии. Надо сказать, что Веспасиан в императоры не собирался, а Вителлий откровенно не хотел. Кроме того, Веспасиан и Вителлий ещё не собирались друг друга убивать (они были лично дружны). Однако ничего не могли поделать оба со своими армиями, которые желали, соответственно, одна — чтобы императором стал Вителлий, а другая — чтобы Веспасиан. т. е. теперь уже не вождь за собой ведёт солдат захватывать Рим, а солдаты его вперёд выталкивают, как осадную башню.
Восстановить мир в империи удалось позже только Кокцею Нерве. Ему пришла в голову гениальная мысль — сделать соправителем полководца, и войско перестало быть опасным для Рима. После Кокцея Нервы начинается «Золотой век Антонинов». Но III в. н. э. — это эпоха солдатских императоров, когда всё решают солдаты (любые, далеко не только преторианские).
По мере роста политической распущенности армии становятся хуже её боевые качества. В условиях начинающейся обскурации, т. е. в условиях утраты внутриэтнической солидарности, главным врагом солдата становится не варвар, не галл, не германец, а порядочный офицер, который по долгу службы обязан заботиться о поддержании дисциплины и воинской выучке своих солдат. Но теперь он рискует получить стрелу в затылок за это при первом удобном случае.
Кроме того, легионеры начинают облегчать себе армейскую жизнь. Сначала им надоедает носить колья для устройства римского лагеря. От лагеря не отказываются, но принимаются всё возить в обозе, что, естественно, снижает манёвренность армии. Потом солдатам надоедает маршировать в панцире. Он, правда, не очень тяжёлый (кожаный), но всё равно пусть лучше его везёт повозка. А без панциря маршировать было одно удовольствие, потому что обувь у римских солдат (калиги) была замечательная — в ней ноги не уставали. Обоз ещё увеличился, манёвренность армии ещё упала. А кончилось всё тем, что доблестный Одиннадцатый легион, выступив против врага, вообще оставил доспехи на зимних квартирах и весь был уничтожен. Так эволюционировала армии. А как эволюционировало римское общество?
Эволюция римского общества. На римлянах сказалась самым тяжким образом трансформирующая римская сельскохозяйственная добродетель. Уже говорилось, что римлянину всегда было приличным кормиться своим трудом, своей familias, включая в т. ч. и рабов, а не служить наёмным рабочим. Однако римляне обезземеливались. Процесс обезземеливания начался ещё в Пунические войны. Их следствием стало захудание плебейских хозяйств. Со временем сельский плебс всё более сокращается, а городской растёт. Но эти люди, теряя землю, по-прежнему ощущают себя римскими гражданами, которым не пристало становиться наёмными рабочими. Поэтому огромное их число превращается просто в бездельников (благо, у римлян такая возможность существовала), хотя часть их и поступает на гражданскую службу, что не составляло труда, ибо в провинции было много всякой работы. Этот процесс деклассации в Римской империи тянулся веками.
История показывает, что в любом обществе образуются социальные низы — некий пласт людей, которые не хотят работать. Например, социализм по-шведски поставил перед шведами (а они — народ старый) очень тяжёлую проблему: у них сейчас чудовищно растут социальные низы, потому что гарантированное социальное пособие позволяет шведу, ничего не делая, не только не голодать, но даже прилично одеваться. И хотя жить на пособие непрестижно, всё большее число шведов начинает престижем пренебрегать, что было бы для них непредставимо ещё в прошлом веке.
Процесс деклассации шёл в Римской империи повсюду, но преобладал он в стенах города Рима. Рим во II в. н. э. насчитывал 1,5 млн жителей. Потом очень долго не будет таких городов. Сверхгород Средневековья — великий Константинополь (Новый Рим) — в периоды расцвета достигает только полумиллионного населения. Рим, действительно, был гигантским городом, и чем далее, тем более оказывался населён неимущими римлянами, которые обладали всеми гражданскими правами. Именно эти люди требовали «хлеба и зрелищ». Им этого было достаточно — они готовы были питаться одним хлебом, но зато ничего не делать!
Среда их обитания была ужасна. Они жили в 5–6-этажных домах — инсулах, с удобствами во дворе. Причём качество постройки было дурным, и инсулы иногда разваливались. Так жили и карфагеняне, пока римляне не разрушили Карфаген, но достойные римляне обычно так не жили (как не пристало жить в 16-этажных железобетонных бараках и нам, русским, а до́лжно было бы в собственных домах, пусть и скромных — это достойная среда обитания). Питались римляне крайне не изысканно, но, с другой стороны, в Италии дивный климат, там росла масса бобовых культур, очень питательных, чеснок и приправы у них были, они всё заправляли оливковым маслом, и копеечного вина, страшно кислого, у них было сколько угодно (они пили его целый день, правда, разводя водой, потому что ничего больше не пили).
Что касается зрелищ, то в императорский период их становилось всё больше и больше. Если сегодня не было гладиаторских боев в амфитеатре, то можно было сходить в театр или отправиться на ипподром на колесничьи бега. Кроме того, известна необычайная любовь римлян к воде, с чем связано ещё одно их развлечение — огромные государственные термы, т. е. гигантские архитектурные банные ансамбли. В термах можно было провести весь день, что римляне и делали. Там были парильня, горячая баня, бассейн с тёплой водой, тёплая баня, бассейн с холодной водой (кстати, считалось вредно мыться холодной водой в закрытом помещении, поэтому холодные бассейны располагались под открытым небом), а также гимнастические залы и даже библиотеки. Наконец, существовали лупанары, причём рабынь с Востока привозили много, поэтому проституция была копеечной. Таким было времяпрепровождение римской толпы: из амфитеатра — в термы, из терм — в лупанар, из лупанара — опять в термы, и только ночевать они возвращались в инсулы.
Рим, где доминировало подобное население, уже не годился в качестве столицы. Поэтому чем дальше, тем больше императоры выбирают местом своего пребывания не Рим, а другие города. Последний реформатор-язычник Диоклетиан, пытаясь восстановить во всей мощи здание Римской империи, устанавливает тетрархию — систему, в которой четыре императора (два — первого ранга, а два — второго, т. е. два августа и два цезаря) правят каждый своей частью империи. Диоклетиан надеялся, что система будет работать безупречно. Отслужив положенный самому себе императорский срок, он уговорил своего соправителя сложить полномочия и стать частными лицами, после чего цезари наследовали правление в качестве августов и назначили новых цезарей. Но эта система всё равно развалилась. И Диоклетиану всё равно, хотя он был уже частным лицом и жил на своей громадной вилле в Салонах (Сплит) в Далмации, пришлось покончить жизнь самоубийством. А позднее император Константин Великий основывает Новый Рим — будущий Константинополь.
(Надо заметить, в наше время тоже начинают раздаваться голоса, что восстановителям России придётся переносить столицу, ибо в Москве появилось чересчур много того отстоя, который погубил когда-то Рим. Думаю, и Санкт-Петербург — не лучшее место для столицы. Версий лучшего для неё места много, например, Ярославль. Так или иначе у нас нынешних есть некая параллель с Римом.)
Таков был этот мир. А между тем начинался новый пассионарный подъём, и энергичных людей, готовых служить империи, защищать её, поддержать имперскую культуру, становилось всё больше, однако жили они в восточных римских провинциях. Это были ромеи-византийцы, которые хоть и называли себя римлянами, но говорили, в основном, по-гречески. Им будет обязана Римская империя новой жизнью, а «вечный город» превратится в пустырь — он будет разорён и постепенно сойдёт на нет.
Идеологические направления Позднего Рима. В этом мире было необычайно много храмов, религиозных кружков, сект. Казалось бы, у римлян было всё для духовной жизни. Римляне, как настоящий имперский народ, очень терпимо относились к чужим богам, но не ко всем. Империя дозволяла повсеместно, в т. ч. и в Риме, возводить храмы, посвящённые не только греческим богам, большинство которых было отождествлено с римскими, но и сирийским, и египетским божествам. Даже одну кельтскую (галльскую) богиню римляне охотно инкорпорировали в свой пантеон, почитали, ставили статуи и возводили ей храмы. Это Эпона — лошадиная богиня, покровительница лошадей. Религиозный плюрализм, конечно, оставлял для каждого человека возможность замыкаться в значительной степени в собственном кругу, пребывать в окружении симпатичных ему людей. Однако что представляли собою идеологические направления позднего языческого Рима?
Во-первых, это были не вполне религиозные, но религиозно-философские системы, оплакивающие прошлое.
Это — поздний стоицизм. Уже такой знаменитый философ-стоик, как император Марк Аврелий, глубокий пессимист, но ещё с достоинством римлянина. Произведения Марка Аврелия — интересная литература, но литература некой безнадёжности. Таков Аврелий был и в жизни. Он исполнял свой долг, потому что он был римлянин и император, но категорически не надеялся на успех, хотя Рим ещё был крепким. Далее стоицизм становится всё более пессимистичным.
И это — неоплатонизм, давший в III в. н. э. великого философа Плотина. Неоплатонизм — несомненно, не антисистема. Это продолжение великолепной философской традиции, идущей от Платона. Неоплатонизм близок к единобожию, правда, к богу неперсонифицированному, неличному, наподобие божества гностиков. Неоплатонизм этичен, его нельзя назвать безнравственным. И тем не менее неоплатоники (а тогда ими было чуть ли не большинство) — это люди, которые в парадигме сопоставления этого мира с загробным уже представляли себе, что здесь плохо, и там будет плохо. Поздний стоический и неоплатонический мир (а это все хоть сколько-нибудь образованные люди) — это мир людей, которые были убеждены, что здесь плохо, в загробном мире будет хуже, а если этому противодействовать, то будет только ещё хуже.
Следует отдать должное Плотину — он был человеком безупречного нравственного поведения, что при таком безнадёжном взгляде на мир и на будущее трудно, неизмеримо труднее, чем быть нравственным человеком христианину или мусульманину, у которых, в отличие от Плотина, есть перспектива. Он вёл себя достойно только ради самого себя и рекомендовал это же окружающим. Религиозного смысла в этом неоплатоники уже не видели, а социальный уже утратили, в него не верили. Неоплатонизм — очень горькое мировоззрение, хотя среди неоплатоников было совсем не мало достойных людей. При всём своём скептическом отношении к мифологии, для неоплатоников «золотой век», т. е. всё прекрасное, доблестное, мощное, был далеко в прошлом.
Повторяю, это системы, оплакивающие прошлое.
Во-вторых, в Позднем Риме было немало откровенных антисистем. Различные школы гностиков были широко распространены по всей империи, а в III в. н. э. начинают распространяться общины манихеев. Это уже не система, оплакивающая прошлое, а система, ненавидящая мироздание.
Конечно, в Позднем Риме оставалось добродетельное простонародье, особенно сельское, которое сохранило практически неповреждёнными старые языческие верования. Но не они задавали тон в империи. Были также последние выдающие волшебники, последние маги, среди которых, судя по всему, не все были мерзкими колдунами. Я склоняюсь к точке зрения Дж. Р. Р. Толкиена и К. С. Льюиса, что человек магическими возможностями обладал, что белая магия (магия недемонизированная) действительно существовала. Как, в силу каких причин человек окончательно утратил эти способности, неизвестно, но утратил он их окончательно к V–VI вв. н. э., и уже полторы тысячи лет существует только тёмная магия, соприкасающаяся с демоническим слоем. Тогда было иначе, и Аполлоний Тианский, видимо, был великим белым колдуном, великим магом — он же не совершил ни одного недоброго деяния (см. Филострат Флавий. «Жизнь Аполлония Тианского»).
Но были в этом мире и системы, обращённые к будущему. Были в этом мире, и поэтому он не был безнадежен, системы, не оплакивающие, а утверждающие. Правда, их было всего две: христианство и его достойный конкурент — митраизм, т. е. почитание Митры.
Митраизм. Митраизм уходит корнями в авестийскую древность и даже ещё глубже — если не в общеарийский миф, то по крайней мере в пласт общих верований ранних иранцев и индоарьев. Почитание Митры — бога договора — сохранил Заратуштра, и митраизм, таким образом, прошел зороастрийскую обработку. Но тот митраизм, что попал в Римскую империю, — уже не зороастризм, а его западное ответвление, вобравшее в себя очень много античного, но сохранившее зороастрийскую основу.
Классическое митраистское изображение «Митра, убивающий быка» — понятный и, кстати, достаточно античный символ: Митра мыслился, как победитель дикости. Подобно античному герою, сражавшемуся со хтоническими чудовищами, Митра сокрушал быка, олицетворяющего неистовую дикость. В сверхответственных случаях и в великие праздники митраисты так и совершали жертвоприношение — они закалывали быка, тогда как обычно они совершали скромное жертвоприношение цветами и благовониями. Щепотка благовония в качестве жертвоприношения вообще была распространена в античном мире. Интересно, что император Юлиан Отступник, крещёный в юности и пытавшийся вернуться в уже христианской Римской империи к язычеству, обратился к митраистскому обряду, дабы (как он считал) смыть с себя крещение, для чего поместился в яме, над ним закололи быка, и на него хлынула кровь.
Митраизм сохранил дуализм зороастризма, никуда от него деваться не мог, но у митраистов не персонифицировано злое начало. Для них быть с Митрой и служить Митре непобедимому, значит быть со светом и отвергать тьму. Основное достоинство зороастризма, хранителем которого и в Иране был Митра, сохранили также митраисты Рима: они не лгали, что естественно, ибо Митра — бог договора. Митраисты полагали, что человек, единожды солгав, тем самым отторгает себя от света, от служения непобедимому Митре и уже принадлежит тьме. Поэтому митраизм необычайно, непоколебимо этичен, хотя и примитивно этичен. Христианская этика неизмеримо тоньше. Христианин мог принести покаяние, а митраист — нет, совершённый им грех с ним и оставался. Заметим, что христианство и пацифизм — не одно и то же. Наоборот, христианство — в первую очередь воинская религия. Христиане были лучшими солдатами, потому что они не предавали в мире, где все предавали всех. Точно так же не предавали и митраисты. То, что они не лгали, не означало, что они не могли применять воинские хитрости. Не лгать означало — не обмануть доверившегося, не предать. Но в обиходной жизни митраисты не могли лгать по крайней мере своим родным и единоверцам даже по мелочам. Таким образом, митраизм был религией, утверждающей благородство поведения, нравственные основы жизни. И тем не менее, он был обречён.
Для человека даже немного религиозного не нужны рациональные объяснения победы христианства. Г. К. Честертон был прав, когда писал, что христианство — великая религия не потому, что всех устраивает, а потому, что всех вмещает. Помимо того, что христианство находится в исключительном положении, как религия богоустановленная (Будда не называл себя Брахмой), есть также рациональное объяснение торжества христианства над митраизмом. Христианство не было никогда религией рабов (это выдумки социалистов). Напротив, большинство адептов раннего христианства принадлежало к средним слоям общества. Но христианство было вероисповеданием в т. ч. и рабов. Христианство многое давало на одном социальном полюсе утончённейшему интеллектуалу (а таковые были уже среди первых христиан — тот же апостол и евангелист Лука был живописцем и врачом, т. е. носителем высокой культуры); а на другом — полному маргиналу (человеку неимущему или даже рабу).
Митраизм подобного предложить не мог. С одной стороны, интеллектуалу митраизм давал очень мало, так как эта религиозная система проста, и на ней мощной религиозной философии не построишь; а с другой — отвергал рабов (раб не мог быть членом митраистской общины, ибо они были общинами свободных людей). Кроме того, по специфике культа митраистские общины были общинами чисто мужскими, и одно это уже обрекало митраизм на проигрыш! И всё же, повторяю, он был системой утверждающей.
Таким, вкратце, был этот уходящий мир, у которого были свои достоинства и который очень многое оставил нам. Внутренние причины его разрушения мы рассмотрели, а далее рассмотрим внешние ему угрозы.
***
Рекомендованная литература
Предания и мифы средневековой Ирландии. — М., 1991
Уколова В. И. «Последний римлянин» Боэций. — М., 1987
Широкова Н. С. Древние кельты. — Л., 1989
Шкунаев С. В. Община и общество западных кельтов. — М., 1989